Свифт. Ирландская любовь

Свифт. Ирландская любовь
К 270-летию со дня кончины писателя
и 290-летию «Гулливера»

Только земля Ирландии могла
родить такой яростный,
беспощадный патриотизм.
У.Б. Йейтс

«Путешествия Гулливера» написал рассерженный ирландец английской крови, преданно любивший свою землю, её людей, сердечно страдавший и тщательно сокрывавший свои переживания под маской горького насмешника и литературными приёмами памфлетиста. Старый чосеровский приём: улыбка циника, способного внезапно разрыдаться. Только в ирландской голове мог родиться замысел такого безграничного Гулливера. «Путешествия» закончились в XVIII веке, а эхо от них не собирается затихать.

Выбирая между литераторами, которые просто много писали, говорили, занимались «литературной политикой», чтением лекций о своём или чужом творчестве, и теми, кто неустанно трудился, «ходил в присутствие» и на службу, опасно путешествовал, жил в изгнании, тянул лямку воинской жизни, но при этом неизменно сочинял, ткал невидимую подкладку своей будущей вселенной, – я предпочитал вторых первым.

Чтобы понять Свифта и его «Гулливера», необходимо узнать «Свифта без Гулливера» и тот исторический контекст, в котором «Гулливер» появился 290 лет назад в Англии (и 240 лет назад в России). Публицистика, памфлеты, стихи, его письма разным друзьям, подругам, философам, поэтам, отправленные в различные годы, «Дневник для Стеллы», «Сказка бочки» и прочее откроют другого Свифта, тонкого и парадоксального. Дж. Оруэлл считал, что «Свифту не была дана обычная житейская мудрость, но он владел грозной интенсивностью вúдения, способного извлечь, увеличить и тем самым запечатлеть какую-то одну потаённую истину… <…> и долговечность «Путешествия Гулливера» доказывает, что мировоззрение, подкреплённое силой убеждённости, даже если оно на грани безумия, способно породить великое произведение искусства».

Ещё за четверть века до «Главной своей книги» 29-летний Джонатан Свифт пишет своей доброй знакомой Джейн Уоринг: «…свобода – самое большое благо в жизни человека, а между тем вот уже 5 тысяч лет мы жертвуем ею ради тех, кто с нами не церемонится… <…> …тщеславие, высокое положение, друзья и богатство пресны и скучны в сравнении с ней…» (24.04.1696).

А 78-летний писатель-священник даёт распоряжение разместить на стене центрального нефа собора святого Патрика в Дублине, над своей могилой авторскую эпитафию: «Здесь покоится тело Свифта, декана этого собора, и суровое негодование больше не раздирает его сердце. Ступай, путник, и подражай тому, кто мужественно боролся за дело свободы».

Тридцатисемилетний Свифт, выпускник дублинского Тринити-колледжа, доктор богословия, ещё не декан, но уже пребендарий (священник) собора святого Патрика, анонимно издаёт «Сказку бочки» – произведение, ставшее классикой английской литературы и любимым орудием всех антиклерикальных авторов XVIII – XIX веков. При поверхностном чтении этой «сказки-болтовни» (так переводится «бочка») может сложиться впечатление не только касательно критического отношения автора к христианским церквям (католики, лютеране, кальвинисты), но и религии вообще. Свифт, кажется, насмехается, уничижает, почти кощунствует над церковной историей и людьми, считающими себя христианами. На самом деле сердце священника болит, поскольку он знает, какими должны быть ворующие и в чём трагедия разделений: «Религию нельзя подвергать осмеянию, и это правда; однако извращения в религии, конечно, можно осмеивать, ибо избитое изречение учит нас, что если религия – наилучшее, что есть в мире, то извращения в ней должны быть наихудшим злом».

Спустя тридцать лет в письме Чарльзу Форду уже знаменитый декан Свифт будет высказывать мнения человека, на собственном опыте испытавшего и узнавшего все прелести «человеческих слабостей в церковно-государственных отношениях»: «Я давно уже перестал связывать надежды с Церковью и христианством… христиане, как и евреи, будут всегда, однако государственной религией христианство быть перестанет, о чём, собственно, и сказано в Писании: «врата ада не одолеют её» (22.06.1736).

В стихах Свифт столь же изящен и колюч:

Прохожий, клиру здешнего прихода
Сей храм подобен. Посмотри:
Его снаружи гложет непогода,
И он всё время пуст внутри.
«Надпись на окне Честерской церкви»
(Перевод В. Васильева)

В 1706 году Свифт пишет Джону Темплу: «Если сейчас я привязан к Ирландии больше, чем раньше, то это потому, что мы с ней сроднились: и я, и она одинаково бедны». Он уже декан (настоятель) англиканского собора святого Патрика в Дублине, что совсем не мешает ему отправляться в Лондон и требовать отмены налога на ирландское, в том числе католическое, духовенство. Он убеждён, что: «ирландцы знают не меньше англичан о благородстве, великолепии, уме, здравомыслии и умении наслаждаться жизнью…» (письмо Лорду Галифаксу, 1709 г.).

Через десять лет в памфлете «Предложение о всеобщем употреблении ирландской мануфактуры» Свифт выступит своего рода миротворцем и объединит кельтов-католиков, переселенцев англикан перед очередной английской попыткой экономического удушения. Премьер-министр Роберт Уолкот решит арестовать Свифта, на что получит любопытное признание лорда-наместника Ирландии Картерета: «Я правлю страной с соизволения декана Свифта». Того, что однажды признавался другу-поэту Александру Поупу: «Я всегда живо ненавидел все нации, профессии и сообщества, что не мешало мне любить отдельных людей».

В 1724 году он издал на свои средства «Письма суконщика», острый иронический текст, в котором ирландцы призывались к бойкоту английских товаров и специально для ирландцев отчеканенной монеты. Английский священник стал национальным героем и любимцем всех жителей зеленого острова, вне зависимости от конфессиональных предпочтений. Его портреты выставлялись в дублинских окнах. Его приветствовали все, «от мала до велика». На собственные сбережения Свифт учредил фонд помощи дублинцам.

Была два раза названа
За голову его цена,
Но власти не нашли Иуды,
Кого прельстили б денег груды…
(«Стихи на смерть…»)

«Его проезд по городу был шествием триумфатора: во всех церквях звонили в колокола, и огромные толпы народа сопровождали и приветствовали его приколы» (Г.Е. Афанасьев. История Ирландии. – Киев, 1907. – С. 118).

Сам Свифт об этом событии 1725 года сообщает А. Поупу: «Итак, я возвращаюсь в столичный город Дублин, дабы в полный голос заявить о себе викариям, младшим и старшим, и искоренить продажность, что царит в моих владениях и измеряется весом намазанного на хлеб масла».

Два первых тома «Путешествия Гулливера» выйдут из печати только в следующем 1726 году. Параллельно Свифт написал жёсткий по тональности и содержанию памфлет, который назвал «Белый взгляд на положение Ирландии».
Довольно было и такого, чтобы читатель содрогнулся, узнав, что за последние 50 лет с верфей Ирландии не сошло ни одного судна; что ирландская обрабатывающая промышленность уничтожена, и именно это обстоятельство отбросило Ирландию, по английскому произволу, к вынужденному возделыванию хлеба и картофеля; что крестьянин трижды платил налоги, поборы и десятины. Уильям Теккерей говорил: «Самые хищные клюв и когти, какие когда-либо вонзались в добычу, самые сильные крылья, какие когда-либо рассекали воздух, были у Свифта». Под «добычей» здесь следует понимать, прежде всего, Англию, её политику в отношении ирландцев, которую он немилосердно обличал.

Джону Гею, 20 ноября 1729: «Куда бы писать Вам в Шотландию? В страну, которая ещё в десять раз хуже Ирландии, где, надо отдать ей должное, хорошие земли, климат и язык. Зато вы в Шотландии познакомились с отважным народом, готовым умереть за свою свободу, а ведь свобода, что ни говори, важнее мягкого климата. Зато в Ирландии можно хорошо поесть и выпить, завести друзей; здесь англичанин проведёт несколько лет в своё удовольствие, наживёт состояние, а затем, порезвившись вволю, вернётся домой и будет жить припеваючи. Нам, ирландцам, горе, ему – слава и почёт».

В том же году, параллельно с перепечатывавшимися номерами феерически популярного и на островах, и в Европе «Гулливера», Свифт под собственным именем издаёт свою самую сакральную книгу «Скромное предложение», имеющую целью помешать детям ирландских нищих быть бременем для своих родителей и страны, а также указание, каким способом сделать их полезными для общества.

Почётный гражданин Дублина именно этим памфлетом снискал себе славу самого мрачного мизантропа английской литературы. Свифт не смеётся, не иронизирует, он не слезлив, не философичен – он беспощаден. Что смысла призывать жестокосердных к милосердию, обличать их? Вот «Скромное предложение». Возразите, откажитесь, проигнорируйте, но сделайте что-нибудь для «малых мира»: «Осмелюсь покорнейше просить принять во внимание, что из числа 120 тысяч детей для воспроизведения породы достаточно оставить двадцать, остальных пустить в
продажу для стола знатных и богатых лиц в королевстве, причём матерей всегда предупреждать, чтобы в последний месяц они кормили грудью детей как можно дольше, дабы последние выходили мясистыми и жирными, вполне пригодными для приличного стола…».

Последняя глава четвёртой части «Путешествия» (страна гуигнгимов, умных лошадей) завершается горькими сетованиями автора, скрывающегося за спиной своего героя: «Когда я вижу, как кусок уродливой плоти (т.е. «йеху» – должно быть англичане – Авт.), терзаемый физическими и духовными болезнями, раздувается от гордыни, – терпение моё истощается; я никогда не способен буду понять, как такое животное и такой порок могут сочетаться».

Англиканский священник Свифт (даже в «Сказке бочки»!) почти никогда не цитировал Библию, не ссылался на Отцов Церкви, но всегда чувствуется, что он не просто апеллирует только к здравому смыслу или отвлечённой философии:

Коварство, зависть, спесь, гордыня
В сердцах господствуют доныне.
Богатый, сильный меж людей
В моих глазах всегда злодей.

То есть всё по-евангельски ясно и просто: Бог с теми, кто более страдает, кто на дне в ущербности и одиночестве, а не поражёнными гордыней «существами». Свифт на стороне первых, в его случае ирландцев-соотечественников, которых и любит, и бичует в равных по силе долях.

Молодой, «догулливеровский» Свифт шутливо говорил: «С Родиной – то же, что и с женщиной: если она жестокосердечна и сварлива и не желает принимать нас, то мы должны убедить себя, что без неё нам будет только лучше…» (письмо Виконту Болингброку, 19.12.1719). Позднее, прошедший дорогой никем не ангажированного патриота, умело лавировавшего между вигами и тори, не опустившегося до создания собственной партии, всегда иронизировавшего в адрес личной значительности («Человек сильный духом слишком горд, чтобы быть тщеславным», – письмо А. Поупу 10.01.1721). Декан Ирландии вплоть до 1742 года (инсульт) продолжал своё служение священника – покровителя нации, к которой он ни этнически, ни конфессионально не принадлежал. У Свифта были два духовных приоритета: Христос, которому он предпочитал молиться, а не упоминать Его имя в памфлетах, и здравый смысл, что в борьбе между мизантропией и состраданием принимал сторону второго.

Свифт считал, что «недостатки ирландцев проистекают от нищеты и рабства, по вине их безжалостных соседей, а также из-за продажности и корыстолюбия землевладельцев…, из-за тирании лендлордов и нелепого фанатизма их священников (католиков).

… Вас пастырь морочит рассказом про ад,
Но наши приметы верней во стократ:
Ад – в Риме, а может быть, впрочем, в Париже.
Еще повезло, что не где-то поближе.
«Тёмная обитель»
(Перевод В. Топорова)

«В подобных условиях, – мрачно иронизировал он, – даже древние греки превратились бы в тупых, невежественных и суеверных рабов» (письмо Чарльзу Вогану. 02.08.1732).

Но мало ведь просто говорить, необходимо что-то делать, хотя в случае Свифта «говорение», то есть писание писем различным важным или известным в Англии и Европе лицам тоже дело, но декан на силу и изящность слова не слишком рассчитывал. Свифт раздавал деньги бедным прихожанам, назначал пенсии, по 20 фунтов в год, особенно
нуждающимся. Первый и единственный в Ирландии, он создал кассу взаимопомощи, но главным своим делом считал строительство дома для душевнобольных в Дублине:

Всё то, что накопил с трудом,
Он дал на сумасшедший дом;
Другого места нет на свете,
Где так нужны даянья эти.
За дом в долгу пред ним страна.
Пусть лучший выстроит она.
(Перевод Ю. Левина)

В 1745 году больной, одинокий, истощённый, с каким-то странным нарывом на глазу, Свифт уже не выходил на улицы Дублина, а непрестанно бродил по лестницам своего дома. В прошлом, в коридорах памяти осталась любимая Стелла (Эстер Джонсон); друг-философ Джордж Беркли был далеко, поэт Александр Поуп недавно скончался. Свифт, сквозь проблески ясной мысли, когда отступала боль, возвратился к главному завещанию своей жизни: помощи  неисцелимым. Двенадцать тысяч фунтов оставил доктор Джонатан тем, кто не только мучительно страдает, но и сообщить об этом не в силах. Свифт «сожалел о недостойных», любил Ирландию такой, какой она должна быть: свободной и милующей, не прощал недостатки тем, кто будучи «йеху» захватил власть, негодовал на них, раздражался на дублинских «лилипутов» и, не надеясь на глобальные перемены, заботился о тех, кто живёт и страдает рядом. Ответственность за народ он засвидетельствовал служением и реальной помощью конкретным соотечественникам. «Гулливером» же он помог всем европейцам открыть глаза не на прошлое или будущее, а на постоянное – грустные особенности человеческой природы, поражённой гордыней и жадностью.

Уж если медь, гранит и море
Не устоят пред натиском времён
И если мощь стихий, нам всем на горе,
Разрушит мрамор статуй и колонн,
То мне, пожалуй, жаловаться рано,
Что продралась в локтях моя сутана.
«Смиренное признание священника»
(Перевод Г. Бена)

* * *

56